Мягкая ткань. Книга 2. Сукно - Страница 56

Наскоро одевшись, они втроем вышли на улицу, там уже собиралась постепенно толпа, где-то там, ближе к центру, полыхало зарево, мысли у всех были самые тревожные, возможно, террористический акт, восстание белогвардейских или эсеровских элементов, коммунисты есть? – спросил Ян в толпу, никто не отозвался, он вернулся в квартиру за револьвером и они втроем, быстро переговариваясь, пошли на красные отсветы где-то в районе Петровки, но оказалось, что нет, это не Петровка, а еще немного дальше, на Неглинной улице.

Шли быстрым шагом минут двадцать. Квартал был оцеплен, начиная со Столешникова, стояла нешуточная толпа, несмотря на три часа ночи. В толпе Ян углядел своего знакомого, репортера, и тот, тревожно оглядываясь на зарево, быстро им все рассказал. Взорвался магазин «Охотник», в котором, очевидно, хранили, причем хранили безобразно, какое-то большое количество пороха. На террористический акт непохоже, сурово сказал газетный работник и представился – Соловейчик, торжественно пожав руку почему-то одной Наде, и она сказала, что страшно удивлена тому, что при советской власти охота по прежнему существует и кто-то еще официально покупает ружья и патроны, ведь это буржуазная забава и только, нет, погодите, живо отозвался Соловейчик, а как же оленеводы, промысловые охотники на севере нашей страны, где-нибудь… э… на Чукотке, здесь же не Чукотка, улыбнулась Надя, чтобы прекратить этот немного абсурдный разговор, Ян принялся выспрашивать, не пострадал ли кто, вроде бы никто, в общем, пока неизвестно, в магазине точно никого не было. Меж тем зарево полыхало на полнеба, разворачивались пожарные экипажи, храпели лошади, пожарные в касках накачивали воду для брандспойтов, но получалось у них плохо, Даня тихо спросил, почему так много милиции, ее и впрямь было какое-то море, люди в шинелях, выстроившись в несколько рядов, грубо теснили толпу, и прибывали все новые милиционеры, выпрыгивая из автомобилей с открытыми бортами, да я не знаю, замялся Соловейчик, тут, понимаете какое дело, Кремль-то рядом, все-таки уж очень был сильный взрыв, пудов пятьдесят, я думаю, рвануло, а это не шутки, ну и как бы сказать, охрана забеспокоилась, поступил приказ: навести порядок, – а как тут наведешь, он кивнул на толпу, люди волнуются, не каждый день в Москве такие вещи происходят, давайте, может, отойдем, я уж все собрал, с милицией переговорил, с прохожими переговорил, можно писать. Надя посмотрела в этот момент на лицо Дани, и оно, озаренное еще не сбитым пламенем, было совершенно спокойным, но глаза ярко и глубоко блестели, как будто не на поверхности, а там, внутри, что-то у него пылало и взрывалось, Надя взяла его за руку, и он немного расслабился, улыбнулся. Соловейчика решили взять с собой.

Дома у Яна, конечно, нашлась бутылка водки, сели вокруг стола, Надя нарезала огурец, спать уже совершенно не хотелось, выпили за нежданную встречу, хоть и при печальных обстоятельствах, да что ж печальных, горячился Ян, люди поставили своей целью наживу, понимаете, голую наживу, это не просто халатность, это преступление, и они не только свое дело потеряют, но и в тюрьму сядут, и это будет заслуженная мера, я аплодисментами буду приветствовать это решение, бурными и продолжительными аплодисментами, Даня молчал, думал о чем-то своем, но это невероятно, заговорил Соловейчик, захмелев от первой же рюмки, это просто невероятно, я как будто вновь очутился на фронтах гражданской войны, какое-то нелепое ощущение, что завтра снова в бой, а вы воевали, тихо спросила Надя, да нет, не воевал, я в целом, я работал тогда в газете, в Харькове, освещал ход событий, засмущался Соловейчик, и тут заговорил Даня, который сказал, что тоже об этом подумал, но что у него, наоборот, это вызвало поразительное ощущение, может быть, даже парадоксальное, что вот такой нелепый взрыв – это признак мирного времени, что эта новая эпоха – как раз эпоха мира, полного, глубокого, долгого мира, и хотя война с империалистами вполне возможна, но само время поворачивает людей в другую сторону, а они не готовы, вот Ян схватил пистолет, милиция, между прочим, тоже была вооружена, все готовы стрелять, а стрелять-то уже не надо, не в кого, пора жить как-то по-другому, совсем иначе, я не понял, ты что имеешь в виду, спросил Ян, я не могу тебе этого объяснить, Даня встал и вышел покурить. Соловейчик попросил разрешения написать заметку в «Вечернюю зарю» прямо здесь, у них, достал бумагу, перо и начал быстро строчить, порой читая им свое творение вслух, все смеялись, пили, и было очень странно, тревожно и при этом как-то опасно-весело, вся витрина и двери магазина «Охотник», читал вслух Соловейчик, аппетитно хрустя при этом огурцом, были выброшены через всю улицу во двор бывшей гостиницы «Эрмитаж», потолки и полы расположенных над магазином квартир были подняты кверху и затем всею силою обрушились вниз, господи, воскликнула Надя, так вы же говорили, что никто не пострадал, это я… шобы… вас… ушпокоить… весело засмеялся Соловейчик с огурцом во рту, дым из магазина окутал непроницаемой мглой все место происшествия, так что в первый момент ничего нельзя было разглядеть, по инстинкту самосохранения некоторые жильцы выбросились во двор дома, причем многие поломали себе ноги и разбились, все находившиеся в квартирах, расположенных над магазином, погибли, за исключением только двух прислуг, из которых одна только что вышла за покупками, за какими покупками она вышла в час ночи, я не понимаю, но вы же сказали… Надя, Наденька, сказал сухо Ян, он просто переписывает милицейскую сводку, он тогда еще не знал, когда мы его встретили, стена, продолжал Соловейчик, выходившая во двор, обвалилась до второго этажа…