Мягкая ткань. Книга 2. Сукно - Страница 52

Даня вспомнил слова Яна о Есенине и улыбнулся. Сегодня ему придется делать то же самое. Он подумал об извозчике и пошел искать, аккуратно нахлобучив на поэта свою шляпу, чтобы не простудился.

Все-таки уже октябрь.

На следующий день они отправились на сельскохозяйственную выставку в Нескучном саду.

День выдался редкий, необычайно красивый, почти прозрачное облако, слоистое, геометрически правильное, расположилось на небе, как лоскутное одеяло, и пропускало на землю ровный, теплый, строго отмеренный, как в аптеке, свет, по мостовым лился янтарный свежий воздух, было совсем не холодно, вчерашний мрачный ветер стих и как бы присмирел, да и сам город немного притих в ожидании какого-то праздника, и праздник тут же появился, по Якиманке на выставку направлялась колонна современной сельскохозяйственной техники, трактора и прочие сеялки, обычное движение было остановлено, лошадки уютно прилепились по бокам широкой улицы, сплошь заставленной церквями, редкие автомобили недовольно гудели, но тоже стояли, припаркованные водителями, которые вышли из машин, чтобы лучше разглядеть процессию. В своих крагах и очках белые как птицы милиционеры торжественно препровождали яркую и украшенную флагами колонну, все это шумело, гремело, пыхтело под веселые крики москвичей, которые радовались, кажется, всему, что происходило вокруг.

Боже, какие веселые, какие добрые люди, подумала Надя с грустью, и они отправились смотреть павильоны, но поразили ее сначала, конечно, не павильоны, хотя каждый из них был невероятно изящен, поразили ее люди и животные – сарматы в пестрых халатах и тюбетейках, степенные, бронзовые, полные чувства собственного достоинства, они тем не менее боязливо озирались, когда раздавался свист милиционеров, а свист раздавался постоянно, на выставку то и дело пытались прорваться сквозь запретные зоны то корреспонденты со штативами, хлопушками, кинокамерами, то комиссарские машины, всюду была шумная и веселая толпа, причем такая, что не протолкнуться, в этой толпе возвышалась голова верблюда, люди облепили его со всех сторон, не давая прохода, изредка, когда верблюд начинал степенно жевать большими отвислыми губами, намереваясь плюнуть, раздавался визг и народ разбегался, образуя небольшое пространство, но потом люди сдвигались вновь. То же было у украинского павильона, здесь бродили гусляры в цветных шароварах и дивчины с венками, Надя посмотрела на них с осуждением, все это было как-то нелепо и ненатурально, но потом они запели, все вместе, хором, и стало хорошо, Надя тихонько запела вместе с ними, украинские песни она уже успела выучить, пока жила в Мелитополе, женой хлебозаготовителя, и часто бывала на свадьбах, похоронах, юбилеях. Везде, где украинцы собирались, они сразу начинали петь, пели они и здесь, было совершенно очевидно, что от этого им не так страшно, не так одиноко, что им так легче.

Надя опять почти заплакала и полезла за платком, но тут ее схватил за локоть Ян и поволок куда-то прочь от павильонов республик, вглубь Нескучного сада. Он рассказывал про каждый павильон, тут коневодство, смотри, какие удивительные окна, видишь, а тут, смотри, какая удивительная крыша, в сущности, вся его лекция о конструктивизме сводилась к этому, все было удивительное – и окна, и двери, и крыши, и стены. Действительно, в Петербурге, в Одессе Надя тоже знала, что такое красивые окна, но тут – они били в глаза расходящимися, как огненное солнце, кругами, полированными прозрачными стенами, длинными продолговатыми бойницами, это была сумасшедшая сказка, весь этот конструктивизм, но она не могла забыть о поющих украинцах, о том, как им тут неуютно и страшно, и потому они пели, и она сказала об этом Яну, каждая нация поет по-своему, важно ответил он, русские поют, когда выпьют и загрустят о чем-то великом, есть также пение боевое, воинственное, как у кавказских народов, евреи могут только плакать, украинцы, они другие, они нежнее, человечнее, но дело не в этом, скоро весь мир будет петь одни и те же песни, на одном языке, на каком, простодушно спросила Надя, я не знаю, может быть, на эсперанто, улыбнулся Ян.

Как оказалось, он тащил их в летнюю беседку, пить какое-то необыкновенное светлое бархатное пиво с раками, но как только они приступили к пиву и ракам, Ян закричал: «Рубен Николаевич, одну секундочку, постойте!» – и куда-то умчался, Даня смотрел на Надю нежно, она даже смутилась, ты чего, да ничего, просто так, ты красивая, ну да, почему это я красивая, ну конечно, красивая, здесь было хорошо, и верблюды, и лошади, и люди в разных чудных нарядах, и толпа, ничто ее не раздражало и все обещало какой-то новый праздник, послушай, Надя, вдруг тревожно сказал Даня, ты знаешь, ты подожди меня тут минут пять, я встретил одного товарища, мне обязательно надо с ним поговорить, хорошо, и она осталась ждать, одна, допивать свое бархатное пиво с никому не нужными шевелящимися раками, как их есть, она не знала, к тому же боялась, и когда поняла, что ни Яна, ни Дани почему-то долго нет, решила погулять одна и быстро заблудилась, здесь было так привольно и такое щемящее чувство счастья, остро пахла осенняя листва, кружились утки в зеленых канавах, сквозь конструктивизм деревянных павильонов вдруг проступила какая-то милая старина – беседки, фонтаны, она села на скамейку насладиться этим мигом, и тут же к ней подсел какой-то симпатичный молодой мужчина, гражданочка, вы откуда, не из Москвы, она улыбнулась, позвольте вашу сумочку, что, она сначала не поняла, потом закричала, но было поздно, слава богу, все деньги были у Дани, так она лишилась своей сумочки из крокодиловой кожи, потом она увидела Яна и рассказала ему все, потом Ян позвал белого, как птица, милиционера и они стали бегать втроем по дорожкам парка, весело крича и свистя, а потом на одной из дорожек они увидели Даню, он стоял с очень красивой женщиной и о чем-то тихо с ней разговаривал, знакомьтесь, сказал Даня и покраснел, это товарищ Витковская, она работает в комитете помощи голодающим, представляет Францию, мы с ней уже встречались раньше, во время некоторых событий, товарищ Витковская сухо поклонилась, ласково познакомилась с Надей и, высоко задрав подбородок и плечи, пошла дальше по своим международным делам, все это было очень непривычно, но Надя была настолько очарована и парком, и павильонами, и дружбой народов, что нисколько не расстроилась ни от пропажи сумочки, хотя там были расческа, пудреница и другие важные вещи, ни от встречи с мадам Витковской, кто она такая, она примерно догадывалась, но не время сейчас было думать об этом, прошло много лет с тех пор, а у них с Даней растет дочь Этель, и это главное, а в Москве было настолько интересно, что она даже не ожидала, даже не ожидала…