Мягкая ткань. Книга 2. Сукно - Страница 88

– Да что вы мне рассказываете, доктор, как будто я сам этого не пережил, – с досадой сказал Иванов. – Можно вас попросить ближе к делу, мы все-таки в учреждении.

– Ну хорошо, мы в учреждении, – сказал доктор, – я попробую, но тут тонкая граница, ее надо почувствовать. Дело в том, что люди ведут себя в схожих ситуациях по-разному. Одни, например, принимают часть вины на себя и к этому процессу разрушения жизни относятся терпеливо, с некоторым даже смирением, философски, они готовы ждать, терпеть, пережидать, что далеко не всегда, я это признаю, приводит к успеху, но все-таки это понятная, человеческая реакция, и часто эти люди во время революции погибали первыми. Другие, например, бегут, подальше, подальше от этой своей несчастной родины, в которой происходит такое. Наконец, третьи, и мы с вами это тоже знаем, уважаемый Иван Иванович, – меланхолично улыбнулся доктор, – они даже сочувствуют переменам, потому что считают их неизбежными и хотят в них участвовать, в меру своих сил пытаясь сохранить и совесть, и человечность. Ну и наконец, четвертые, к которым, как я полагаю, и принадлежал доктор Сорокин, они ищут виноватых, они ищут предателей, они считают, что если предателей найти и покарать, казнить, то и вся история повернется вспять, зло будет наказано и вновь восторжествует добро. Именно такие люди, как доктор Сорокин или атаман Самосенко, впрочем, возможно, он просто был бешеный пес, тварь, я не знаю, а вот про доктора Сорокина я уверен, что он был именно из таких – сознательных и идейных погромщиков, которые не просто считали, что евреи виноваты, а считали также, что истребив их всех до единого, устроив им эту библейскую казнь, они что-то там такое изменят в нравственном устройстве Вселенной, и бог снова обратится к ним лицом, ибо бог, как и они, тоже выступает за возмездие, за наказание предателей. Именно такие люди в Проскурове, да и в Киеве чуть раньше…

– Да-да-да, в Киеве, в Киеве, – вдруг воскликнул Иванов, – я бы хотел вернуть вас от проскуровского чуть назад, к киевскому погрому… Это очень интересно. Да? Могу ли я начать?

– Можете, – согласился доктор.

Иванов помолчал, закрыл глаза и начал тихо и как бы неохотно:

– Дело в том, что вы, доктор, описываете такие «идейные» погромы как нечто мистическое, проникнутое, как бы это сказать, возвышенным инквизиторским духом, а между тем известный на всю образованную Европу киевский погром, он ведь показал, что речь идет, увы, об абсолютно животной стороне человеческой природы, о том, что является подлинной изнанкой той омерзительной пустоты, которая, увы, прячется под благородными манерами и хорошим воспитанием.

– Ну вы как будто речь репетируете, Иван Иванович, – сказал доктор с нескрываемым раздражением.

– Щас-щас-щас, – заторопился Иванов, – погодите, не обижайтесь, мне просто трудно бывает начать, но уж если я начну, – улыбнулся он мягко, – тогда держитесь. Так вот, киевский погром известен прежде всего теми легендами, которые сложились позднее, о том, что деникинские офицеры, которые принимали в нем непосредственное участие, они как бы измывались над жертвами, бравируя своим благородным происхождением. Ну в частности, этот известный апокриф гласит, что в самый разгар грабежа какой-нибудь офицер или юнкер садился за рояль и самым старательным образом исполнял сентиментальную песенку или «благородный» романс, офицер мог во время погрома говорить комплименты дамам, подымать упавшие вещи, то есть вести себя галантно, что являлось, конечно, высшей формой издевательства, пыткой унижением, иной раз офицеры галантно предлагали еврейке, иногда старухе или матери семейства, пройти в другую комнату «переодеться», и там ее жестоко насиловала солдатня, ну и так далее и тому подобное. Конечно, у нас есть основания для сомнений, все ли так уж верно в этих апокрифах, составленных жертвами, не все ли в них слишком красочно описано, не слишком ли живописны эти детали, но с другой стороны, эти показания, я хочу вам заметить, доктор, снимались с жертв военными следователями, а не писались как мемуары, то есть врать в такой обстановке не совсем удобно. Ну и потом, что уж говорить, киевский погром, состоявшийся в феврале 1919 года, в каком-то смысле потряс образованных людей именно тем, что в нем участвовали не петлюровские самостийники, не дикие крестьянские банды, то есть не националисты, не эти массы абсолютно нищих и при этом вооруженных людей, нет, добровольческая армия казалась тогда многим, увы, воплощением порядка, дисциплины, воинского долга, чести, социальной справедливости, то есть в какой-то мере возвращением к старому, доброму, упорядоченному и организованному миру. Так вот, поразителен тот факт, что киевский погром фактически был хорошо организованной и подготовленной акцией, то есть да, его проводили действительно интеллигентные люди. Во-первых, газета «Вечерние огни», например, опубликовала, верите ли, доктор, опубликовала список домов, откуда якобы производилась евреями «стрельба в спину по отступающим частям». Еще раз повторю: это печаталось в газете, ну то есть как было дело, в этой газете существовал редактор, поклонник Чехова или, например, Короленко, или, может быть, Леонида Андреева, да? В этой газете были корректор, метранпаж, литературные сотрудники, то есть все люди интеллигентных профессий, затем так называемый ОСВАГ, официальный информационный орган добровольческой армии, я вам напомню, это ответственное было место, там люди писали тексты от лица всей белой России, так сказать, от лица всего белого движения. Так вот, они написали там жуткую мерзость, по поводу того, что командование, мол, с огромным трудом удерживает население от праведного гнева, ну или что-то в этом роде. Наконец, ваш Шульгин, ну почему же мой, скривился доктор, но потом махнул рукой на хотевшего немедленно отвечать Ивана Ивановича, ладно, продолжайте, ваш Шульгин написал совершенно жуткую погромную статью в эти дни и опубликовал ее в той же газете, под названием «Пытка страхом», помните ее, нет? Ну неужели не помните? Так я вам напомню, – и Иванов начал читать по памяти, закрыв глаза и присвистывая от странного удовольствия или от ненависти, понять было трудно: – «Покается ли еврейство, бия себя в грудь и посыпав голову пеплом…» да, покается ли еврейство, и дальше, дальше, вот: «покается ли оно в том, что такой-то и такой-то грех совершили сыны Израиля в большевистском безумии?..» Перед евреями, вот слушайте, слушайте, я вспомнил! – «перед евреями стоят два пути: один путь покаяния, другой – отрицания, обвинения всех, кроме самих себя. И от того, каким путем они пойдут, зависит их судьба!» То есть понимаете, какое дело, солдаты и офицеры кинжалами, шашками, штыками резали живую человеческую плоть, наслаждаясь их криками, насиловали девочек, а он в это время призывал их к покаянию. А вы говорите, долой самодержавие! Да, конечно же, долой!