Мягкая ткань. Книга 2. Сукно - Страница 59

…Не только в этом дело, глухо сказал Ян, я просто оказался в какой-то пустоте, в каком-то одиночестве, папы нет, Мили нет, тебя нет, сестер нет, никого здесь нет, мне не с кем посоветоваться, и дальше, сбивчиво и перескакивая с одного на другое, он рассказал Дане о том, что один из самых известных в Москве конферансье по фамилии Орешков оказался привлечен по знаменитому делу Мортехозупра, через него дельцы продавали сукно, сотни пудов сукна, по самым бросовым ценам, обманывая государство, это дело прогремело по всей Москве и, главное, по Петрограду, где находились, собственно говоря, главные военно-морские склады, бывшие склады адмиралтейства, процесс продолжался вторую или третью неделю, привлечены сотни людей, и вот этот конферансье, он, к несчастью, оказался включенным в этот жуткий, страшный маховик расследования, постой-постой, не понял Даня, а при чем тут ты, конферансье Орешков, какое ты, собственно, имеешь отношение, так в том-то и дело, горько усмехнулся Ян, что я с ними работаю, это мои люди, я занимаюсь театром, музыкой, устраиваю все эти концерты в пролеткультах, организую выездные программы, да я тут половину частных театров в Москве обслуживаю, вдруг гордо сказал он, если хочешь знать, он быстро полез в карман и вынул оттуда россыпь визитных карточек, вот, пожалуйста, оперные, драматические, антрепренеры, директора, вот Мейерхольд, пожалуйста, вот Ильинский, да кто угодно, ну так и что, просто спросил Даня, ты завязан или нет, да конечно же, нет! – опять шепотом и осторожно закричал Ян, конечно, нет, но просто ты не представляешь себе, каких масштабов это дело, как оно жадно поглощает в себя людей, это просто ужас какой-то, даже если я окажусь просто свидетелем, вся моя жизнь пойдет псу под хвост, со мной никто не будет иметь дело, наконец, что самое неприятное, бдительные органы заинтересуются моими доходами, а я действительно в последнее время стал зарабатывать много денег, Даня, ну что я могу сделать, народ просто валом повалил на все эти представления, только успевай крутиться, и если все рухнет и меня арестуют, это будет позор для всех, для тебя, для Мили, кроме того, понимаешь, я же коммунист, меня могут наказать серьезно, может быть, расстрелять, да за что, опять удивился Даня, ты-то тут при чем, да ни за что, заорал Ян уже во весь голос, как ты не понимаешь, они не берут за что, они берут почему, потому что я якшался с этим Орешковым, а он якшался с этим Гутманом, а тот якобы украл это сукно, и это лишь один эпизод, ах, если бы ты знал…

Кое-что Даня, конечно, знал, он читал в газетах, тогда все было в газетах. Ужасно его рассмешила одна деталь: на бывших складах адмиралтейства, в этих необъятных ангарах, хранилось какое-то несметное количество стальных трубок определенного диаметра для военно-морских судов, для машинного отделения, паровых котлов, бог знает, и вот оказалось, что все эти трубки идеально подходят для производства железных кроватей с пружинными матрасами, и нэпманы, эти очень ловкие и прозорливые люди, стали скупать никому не нужные военно-морские детали для кроватей. В новой советской жизни вдруг потребовалось очень много таких кроватей с пружинными матрасами, новой конструкции, для больниц, казарм, тюрем, для гостиниц и общежитий, без нормальных кроватей жить стало совсем невозможно, на них спали, отбывали наказание, на них ждали избавления от мук, на них быстро и жадно любили, на них женщины страстно отдавались красноармейцам, рабочим и служащим, на них, самое главное, зачинали детей, это было новое время, еще никто не верил, не знал, что оно новое, но все это чувствовали, и быстро, страшно быстро зачинали детей в невероятных количествах. Господи, да пусть бы воровали, если так надо, устало подумал Даня, а вслух спросил: так что же тебя волнует больше – ребенок или… вот эти твои… дела, я не понял?

Конечно ребенок, закричал Ян, но вдруг осекся, не знаю, Даня, не знаю, все как-то вместе, меня волнует пустота, понимаешь, в моей жизни образовалась какая-то страшная пустота, от этого такие ужасные мысли, ну послушай, прервал его Даня, просто ты, хотел ты этого или нет, встретил на этой кухне меня, своего старшего брата, и твоя жизнь пошла немножко в другом направлении, поэтому слушай внимательно, я думаю, если ты решишь эти свои проблемы, то потом и с ребенком все как-то быстрей образуется, станет более понятно, чего ты хочешь и на что можешь повлиять, что же касается темных дел, в которых ты вроде бы не замешан, то тут все еще проще. Нам просто нужны знакомые чекисты…

Знакомые кто, с ужасом спросил Ян.

Чекисты.

Господи боже ты мой.

А что тут такого, рассмеялся Даня, подумаешь тоже, теорема Ферма. Ладно, пошли спать.

И они пошли спать. Даня быстро вернулся за пистолетом и аккуратно спрятал его в свой чемодан, на второе, тайное дно. Ян уже сладко посапывал.

Спать оставалось часа полтора.

С Мари Витковской он виделся еще дважды, с перерывом в два-три дня. Она была очень занята. Да и он не сразу попросил о новой встрече, хотя она этого ждала. Знаешь что, дорогой Даня, сказала она ему, ты все равно не скоро меня увидишь, подумаешь, какое дело, изменил жене! Она взлохматила ему волосы и нежно улыбнулась. Каждый раз все происходило по одному и тому же сценарию: фойе «Метрополя», скучающий товарищ в пальто и сапогах, да, и еще, как правило, в кепке, длинный коридор, огромный и немного затхлый номер, большая кровать, и бесконечные разговоры о том, как кто из них изменился за эти почти десять лет.

Она не спрашивала ни о чем, она пыталась угадать сама. У тебя двое детей, шептала она, да? Нет, один, только что родилась, девочка Этель. А где же она? – удивлялась Мари. Стой, нет, не надо, к черту подробности, это неинтересно. Ты… окидывала она его оценивающим взглядом… ты работаешь в ЧК, нет, какое к черту ЧК, ты скромный совслужащий, ну да, смеялся он, догадаться не сложно, я скромно одет и вообще я скромный, да нет, досадливо отмахивалась она, просто ты не хочешь мараться, ты спрятался, да? Послушай, говорил он сурово, да ладно, ладно, она зажимала ему рот рукой, ничего не говори, я все сама, я все узнаю сама, точно! – ты не живешь в Москве, ты спрятался, Даня, но ты революционер, это точно, у тебя такой взгляд, как будто на тебе лежит вся тяжесть ответственности за весь мировой пролетариат, за всех… угнетенных трудящихся… она прыснула, не в силах сдержаться…